«Ялла, мэн – Бомб!» – так начинается мое утро в Рафе. Самый юг сектора Газа, граница с Египтом, небольшой поселок, который и городом-то назвать нельзя. Вот туда я поехал снимать новую войну в Газе, чтобы быть подальше от тысяч фотографов, отелей, назойливых фиксеров и прочего палестинского бедлама. 

Вокруг дома, где я живу, есть маленький госпиталь, куда круглосуточно привозят убитых и раненых, дальше – пара сотен одноэтажных домиков и центр города, забитый беженцами и их осликами. Мой человек здесь – Хатем, палестинский фотограф, с которым я провел неделю на юге Газы. Он знает на английском несколько слов, которые выучил в школе, и вместе со мной отчаянно пытается вспомнить еще. 

На юге Газы тоже война, тоже бомбят жилые дома, тоже «уничтожают» тоннели ХАМАС. Над нами постоянно летают израильские беспилотники, дроны жужжат, как комары, выискивают тоннели и бойцов ХАМАС, чтобы их уничтожить. С двух сторон – Израиль и трехкилометровая буферная зона (почти половина всей площади Газы), на юге – Египет, который наглухо закрыл границу, и море с израильскими кораблями, стреляющими даже по детям на пляже.

За стеной

Я приехал в Газу, когда шел десятый день операции «Несокрушимая скала» и первый день наземной операции. Попасть туда можно единственным способом – через пункт пропуска Эрез, где проштампуют паспорт о выезде из Израиля, заставят подписать бумажку, что не несут больше за тебя ответственность, и пустят по крытому коридору длинной два километра до палестинского пункта пропуска в Газу. Тут впервые появляется ощущение, что ты попадаешь в какой-то концлагерь. Палестинский терминал пустой. Его разбомбили несколько дней назад, и нас ждут только несколько сумасшедших таксистов, которые за километр дерут бешеные деньги. 

После благополучного Израиля попасть в Газу – все равно что спуститься в канализацию под Александровским садом. Только тебя еще стараются уничтожить. Попасть из Газы в Рафу еще сложнее. Но оно того стоило. 

Чтобы понять, насколько глубоко в каменный век Израиль вбивает Палестину, нужно уехать туда, где нет большого влияния извне.

Блокада Газы привела к тому, что рыбакам запрещено выходить в море, переход людей в Израиль ограничен, и возможна доставка только некоторых грузов. Египет тоже закрыл границу, но палестинцы прорыли тоннели, через которые шли основные потоки продуктов, бытовой техники и всего прочего. К примеру, сигареты я тут курю египетские. То же самое с напитками, водой и прочими товарами повседневного потребления. После прихода к власти генерала ас-Сиси египтяне прикрыли тоннели: генерал сверг «Братьев-мусульман» и считает ХАМАС одного с ними поля ягодами. 

Сами понимаете, что таскать по тоннелям продовольствие и телевизоры в концлагерь, где живет 1,8 млн человек, сложновато. А тут еще и ракеты. А потом и эта лазейка прикрылась. Буду говорить от себя, но мне кажется, что ХАМАС ничего не оставалось, как идти в бой с гордо поднятой головой, благо враг попался подходящий. Заодно прихватить собой в мир иной пару тысяч гражданских. 
 

Стрекот дронов

В палестинском небе звезд больше, чем в любом другом, и некоторые из них жужжат и двигаются. Я начинаю привыкать к  постоянному звуку дронов над головой. Дрон тоже может атаковать цели, но если находишься в доме, то мощности дроновской бомбы не хватит даже на то, чтобы разрушить стену. Он скорее предназначен для уничтожения человека или машины. Со временем дроны стали вестниками спокойствия. Под жужжание можно заснуть, но если тихо и их не слышно – значит, небо очистили для самолетов и где-то поблизости будет воздушная атака. Это гораздо страшнее. Ракеты и снаряды прилетают бесшумно. 

В самый первый день, поснимав в распределителе беженцев и у разбомбленных домов, я пересылал материалы из офиса местных фрилансеров. Несколько фотографов и небольшая телекомпания сняли квартиру в 11-этажном доме. Пока работали, в дом прилетел снаряд. Пыль, шум в ушах, мы хватаем все вещи и бегом вниз. Из соседних квартир выскакивают женщины с детьми, все напуганы. Пока спускались, в дом прилетела вторая ракета, уже этажом ниже. Через пару минут еще две. Все легли четко по кругу от окон офиса, но ни одна не попала. 

В масштабах большой деревни все близко – кажется, что бомбы падают во дворе, самолет пикирует прямо на тебя. Танк в двух километрах стреляет как будто под окном. Несколько раз дома взрывались в такой близости, что мы добегали туда быстрее «скорой». А над головой все еще летают дроны, и кажется, что они знают все. Знают, кто в каком доме сидит, и обязательно доберутся до всех – просто твоя очередь по списку еще не пришла. Вот сосед чем-то сильно провинился, и к нему прилетела ракета из самолета, убило детей и жену.

А другой сосед тоже провинился, но не так сильно. У него сначала разорвалась бомба из дрона, которая просто напугала, люди выскочили из дома, и через пять минут самолет уничтожил дом, в котором уже никого не было. 

На второй день от такого израильского всезнания у меня началась паранойя, я отключил московскую и израильскую симки – вдруг они меня тоже так могут вычислить. 
 

Гигиена военного времени 

Война – страшная рутина. Кто служил, тот знает. Мы просыпались на рассвете и ехали снимать ночные разрушения, ближе к полудню начинались похороны, потом новые обстрелы. Мы снимали врачей, разбор завалов, раненых и убитых в госпитале, ели вечернюю трапезу в Рамадан, ложились спать. Из этой рутины приходится складывать ежедневные истории. Сегодня взорвали дом, в котором было 26 человек, две семьи. Мы едем туда и узнаем, что один сосед пришел к другому соседу с семьей, потому что все боятся, а вместе проще. 

Вчера было тихо и погибали в основном в других городах, куда добраться сложно. Но на следующий день снаряд прилетел в школу, где жили беженцы из пригородов. Покрошило несколько десятков. Никого уже не пугают цифры, все спокойно говорят о десятках и ведут счет на тысячи. Весь мир сотрясается от ужаса очередной сводки новостей, но палестинцы к этому привыкли. Один как-то мне сказал: «Мы в отличие от евреев бежим к взрыву, а не от него, как они». Они любопытны и не боятся смерти, для них в раю гораздо лучше, чем в этом концлагере. Как я уже говорил, они не могут выехать из Газы в Израиль.  

Один въедливый израильский блогер заметил, что на фотографиях AP и Reuters у плачущего палестинца на одном снимке лицо в крови, а на другом – чистое. Причем он решил, что события развивались в той же последовательности, в какой он нашел эти фотографии в интернете: сначала лицо чистое, потом в крови, и решил, что в этом большой заговор СМИ против доблестных израильских военных и палестинец специально измазал себе лицо кровью. А поскольку я тоже там оказался, то я тоже участник подделки, и уже на основе этого другой, более известный человек, старший редактор сайта Atlantic, обвинил мою газету в фальсификациях.

Информационные войны – не мое дело, но я несколько раз рассказал историю, как парень так сильно убивался по умирающему отцу, что начал впадать в истерику, и брат отвел его умыться. Удивительно, но редактор публично извинился. Я не могу представить себе такой истории в наших СМИ. Но потом блогеры переключились на другие темы: «Почему журналисты в Газе не сняли ни разу ни одного бойца ХАМАС или запуск ракеты?» 
 

Ракеты ХАМАС

Сегодняшняя война в Газе напоминает мне колониальные войны или Дикий Запад. Уничтожение туземцев и вытеснение их в маленькие резервации. Правда, отличие в том, что Государство Израиль получило возможность обосноваться на Ближнем Востоке благодаря ООН, должно соблюдать правила войны, и все журналисты и правозащитники широко освещают каждый выстрел из пушки и каждый снаряд, который прилетает в жилой дом. 

Против высокотехнологичной армии с дронами и танками стоит армия местных жителей в шлепанцах и растянутых трениках. До начала этой войны они угробили сотни своих детей, чтобы прорыть тысячи километров тоннелей, из которых могут атаковать Израиль. И теперь жертвуют тысячами. При этом мы, журналисты в Газе (я многих спрашивал), не видели ни одного человека в форме, с зеленой повязкой или с автоматом. Хотя здесь ХАМАС везде, и это чувствуется. Но я не могу сфотографировать человека с бородой и сказать, что он боевик ХАМАС. Так можно все население Газы назвать боевиками. В этой войне армия находилась на поверхности, а ХАМАС под землей и в зданиях, и у них почти не было точек соприкосновения. Страдали же от этого в основном мирные жители.

Но мне один раз довелось увидеть ракеты ХАМАС и несколько раз видеть их запуск издалека. В землю вкопаны пластиковые трубы, которые обычно используются для канализации и водопровода – три, пять или больше, смотанные вместе. Сверху их можно прикрыть ветками, и тогда ничего разобрать не получится. Кто-то нажимает кнопку, и ракеты улетают. Точность определяется на глаз. По звуку они похожи на пролетающий истребитель, только короче. Несколько раз ракеты запускали из близлежащих пустырей около гостиниц, где жили журналисты. Обычно поздно ночью. 

Ночью в Газе вообще спать сложно: вокруг постоянно взрывы, часто запускают ракеты, иногда в отелях объявляют эвакуацию. Поскольку бомбоубежищ в Газе нет и сирены, как в Израиле, не предупреждают о ракете, то мы просто кочевали из одного отеля в другой. Наш отель несколько раз обещали обстрелять, и мы ходили к коллегам в соседний. Или они к нам. Моя девушка приезжала в Израиль к родственникам, пока я был в Газе. Однажды утром, проснувшись от очередного запуска ракет из-под отеля, я получил смс: «Сходили в бомбоубежище». Значит, ракеты полетели в сторону Тель-Авива и были сбиты где-то там.  
 

Объективность

В конце Рамадана, в первые дни Эйд аль-Фитр, переговорщики договорились о перемирии для празднования и доставки гуманитарных грузов. ХАМАС запустила ракеты, которые полетели не так, как хотелось. Одна улетела в море, другая попала в забор центрального госпиталя в Газе, третья – в детскую площадку, где на карусели каталось много детей. Порубило восемь детей, перемирие было сорвано. ХАМАС обвинила Израиль, Израиль – ХАМАС, и война началась заново. 

Дети в этой войне играют не менее важную роль, чем Цахал, ХАМАС и прочие. Журналисты, которые видели раздавленных бетонными плитами или разорванных на куски маленьких детей, не могут оставаться беспристрастными. Очень сложно, находясь постоянно под обстрелом, видя маленькие свертки белой ткани с красными пятнами, продолжать просто освещать, что происходит вокруг тебя, не скатываясь в пропаганду. Еще сложнее читать комментарии некоторых сторонников Израиля типа «что-то маловато, надо быть точнее». 

Или получать личные сообщения от израильтян типа такого (орфография сохранена): «Так что ваш ****** очень красиво написан, и с этой минуты я бы на вашем месте дважды оглядывался и не подходил к окнам ато ето будет слишко лягко !!! надеюсь мы с вами встретимся . Жду с нетерпением и извените за грамотические ошибкы!» А тебе приходится посылать фотографию вот с такой нейтральной подписью:

Во время 72-часового перемирия мне удалось съездить в Тель-Авив и погостить у знакомых. Среди книг хозяина мне попался альбом первых полос газеты Jerusalem Post, за прошлый век. Раньше она называлась Palestine Post. Вот фотография первой полосы от 17 марта 1939 года. Почти сто лет назад, но с тех пор в палестино-израильских отношениях почти ничего не изменилось.

Сергей
Пономарев

Источник: slon.ru